Массовые социологические опросы претендуют на достоверное отражение мнения общества об актуальной, чаще всего политической, ситуации. Но чем острее тема, тем больше дискуссий вызывают их результаты, и тем больше критики. 

Когда люди сомневаются в подлинности результатов опроса, они часто предполагают что «все нарисовано» или «опрошено мало людей». Однако о проблемах метода массовых опросов говорят и некоторые исследователи-социологи.

Разбираем основную критику в адрес опросов общественного мнения и рассказываем, что с ними действительно не так.

Если в опросе мало участников, может ли он отражать реальность?

В общих чертах методику проведения массовых опросов можно описать следующим образом. Каждому участнику из специально выбранной группы задаются — лично или по телефону — одинаковые вопросы, раскрывающие его взгляд на ситуацию. После этого результаты обрабатывают и получают процентные соотношения людей, придерживающихся того или иного мнения.

Когда человек видит в результатах опроса цифру, противоречащую его бытовому опыту («не могут все так думать!»), он хочет найти какой-то подвох. И часто находит его в методике получения конечного результата — в том, что из данных, полученных при опросе небольшой группы людей, делаются выводы о мнении жителей целого города, региона или всей страны. 

На самом деле, в опросных исследованиях используют три ключевых статистических параметра: генеральную совокупность, выборку и репрезентативность. 

Под генеральной совокупностью понимают целевую группу исследования: людей, чье мнение хотят узнать. Это могут быть, например, студенты Туркестанской области, жители сел в области Абай или все население Казахстана. Выборка — это группа людей, с которыми непосредственно проводят опрос, она намного меньше генеральной совокупности.

Предполагается, что выборка может репрезентировать — то есть представлять — всю генеральную совокупность. Репрезентативность показывает, насколько результаты, полученные среди выборки, отражают реальную группу, выбранную для исследования. 

Суть такого подхода в том, что репрезентативность выборки с определённого момента перестаёт зависеть от её объёма. Это означает, что, например, отличие между опросом тысячи респондентов и пятидесяти тысяч будет незначительным. Главная задача при формировании выборки — добиться ее случайности.

Примером плохой выборки может быть, к примеру, ситуация, когда исследователи хотят узнать мнение всех граждан страны, но опрашивают только пенсионеров. Такая выборка не является случайной и сильно исказит результаты. 

Чтобы добиться случайности выборки, обычно опрос проводят так, чтобы в нем были представлены участники из всех основных социально-демографических категорий — женщины и мужчины, люди разных возрастов, жители крупных городов и сел. Иногда учитывают также уровень образования, дохода, и множество других параметров. Моделируя случайность выборки, необходимо учесть те группы населения, вклад которых в результат будет иметь важное значение.

Опрос небольшой группы людей значительно экономит ресурсы опросных центров. А вот слишком крупная выборка даже увеличивает вероятность ошибки — накапливается «шум» от небольших недочетов при проведении опросов.

Пример из истории:

«Соломенные опросы» существовали с 19 века, их достоверность основывалась на размере выборки. Название отсылает к способу определения направления ветра — с помощью подбрасывания соломы. «Соломенные опросы» были призваны понять, направление «политического ветра».

С 1916 года журнал The Literary Digest успешно предсказывал результаты президентских выборов США, рассылая опросные анкеты своей многомиллионной аудитории. Однако в 1936 году, несмотря на участие 2,4 миллиона человек, предсказать результат не удалось.

А вот Джордж Гэллап, основатель методологии современных массовых опросов, не только предсказал победу демократа Франклина Рузвельта над республиканцем Альфредом Лэндоном, но еще и оценил, на сколько процентов ошибется The Literary Digest. И это при том, что в его опросе участвовало всего пять тысяч респондентов. Новизна метода Гэллапа была в том, что он впервые применил методы математической статистики в массовом опросе. 

В выборку The Literary Digest попали только обеспеченные американцы, а вот Гэллап учел мнение бедных слоев общества, которые стали активно участвовать в выборах как раз в период Великой депрессии (1929 — 1939 годы).

Правда, что опросы «рисуют» в угоду заказчикам?

На самом деле, даже провластные поллстеры (опросные компании) редко прибегают к прямой подделке результатов — чаще они занимаются манипуляцией с выборкой и вопросами или просто не публикуют неудобные результаты. 

Как говорит политтехнолог Сергей Нуждин, манипуляции на этапе выборки связаны «чаще всего либо с географическим фактором смещения, либо фактором доступности респондентов». В первом случае специально выбираются те регионы или населенные пункты, где население считается более лояльным. А во втором интервьюеры из-за объективных ограничений не могут опросить определенных респондентов — к примеру, жителей элитных закрытых ЖК или труднодоступных сел. 

Но далеко не всегда властям вообще нужно манипулировать — на нужный для них результат может быть заточена стандартная методология, которая не меняется годами и не учитывает изменения в обществе. 

Случается, что результаты независимых и проправительственных опросов не отличаются или отличаются незначительно. Однако это не означает, что опрос отражает реальное состояние общества. Как показано выше на примере журнала The Literary Digest, неправильная выборка и системные ошибки в методологии могут сильно исказить результаты. 

Пример ошибочной методологии:

В марте 2022 года несколько российских поллстеров пытались узнать, какая часть жителей страны поддерживает войну в Украине. 

Прокремлевский ВЦИОМ (Всероссийский центр исследования общественного мнения) представил результаты, согласно которым 71% россиян поддерживает «решение провести специальную военную операцию России на территории Украины», а 21% — не поддерживает. Компания принадлежит государству, поэтому ее данные никого не удивили. 

Однако независимый поллстер «Левада-Центр» представил еще более «провоенные» результаты — по их данным, войну поддерживает 81% россиян, а не поддерживает всего 14%. Это исследование шокировало многих, его активно распространяли оппозиционные и международные СМИ. Впрочем, нашлись и те, кто подверг сомнению его достоверность.

Независимый поллстер RussianField опубликовал совсем другие данные. Согласно их исследованию, о поддержке говорили 64% опрошенных, а 22% не поддерживают войну. Отличия в результатах можно объяснить методом опроса — RussianField звонили людям, а «Левада» устраивал поквартирный обход. Опрос лицом к лицу наименее анонимный — и сразу вызывает опасения, касающиеся возможного преследования за позицию. 

Главной проблемой (в поквартирных опросах, — прим.ред) становится неспособность войти в определенные типы домов, потому что они огорожены забором, домофонами, охранниками и прочим. И не только из-за смещения, но и из-за того, что их труднее контролировать. Потому что несчастные интервьюеры в какой-то момент начинают «рисовать» эти анкеты, предполагая, что они сами знают, что бы ответили респонденты. В телефонных опросах, если это кол-центр, где все разговоры записываются, это сделать сложнее, — также отмечает социолог Григорий Юдин. 

Получается, что разница в методе проведения опросов сильно сказалась на результатах — отличия между данными «Левады» и RussianField составили почти 20%. 

Другая похожая проблема — недобросовестное заполнение анкеты интервьюерами, несоблюдение методологии непосредственно при проведении опросов, додумывание ответов. 

Это проблема особенно актуальна, если анкета длинная — очень многие люди отказываются продолжать уже начатый опрос, а заполненные не до конца анкеты не оплачиваются. В этом случае интервьеры начинают «дорисовывать» данные. Другая распространенная ситуация — интервьюирование знакомых или жителей определенного дома — то есть несоблюдение принципа случайности выборки. 

Накопление подобных нарушений может приводить к значительному искажению итоговых данных. Социолог Дмитрий Рогозин считает, что решить проблему можно с помощью обязательной публикации «сырых» данных, и их дальнейшего анализа.

Несмотря на существование методик оценки достоверности данных, полученных интервьюерами, в реальности они используются редко, потому что требуют дополнительных ресурсов и соответствия опросных компаний высоким исследовательским стандартам. 

Может ли формулировка вопроса повлиять на результат? 

Результат часто зависит от того, как сформулирован вопрос. «Правильно» подобранная формулировка может склонить респондента к желаемому ответу. Особенно, если он не имеет четкого самостоятельного мнения по какому-то вопросу.

Пример из казахстанского контекста: 

Социолог Серик Бейсембаев в комментарии Masa рассказал, что в массовых опросах в Казахстане можно увидеть вопросы с «подсказкой».

Так, в исследовании «Социальное самочувствие и актуальные проблемы сельской молодежи Казахстана», проведенном в 2019 году, один из вопросов имел такую формулировку: «Доверяете ли Вы правоохранительным органам, обеспечивающим порядок в Вашем селе?».

Как отмечает социолог, это пример «формирующего вопроса» — в нем содержится оценочное суждение («обеспечивающие порядок»), которое может повлиять на ответы респондентов. 

А в отчете по гранту «Укрепление казахстанской идентичности, межэтнического согласия и повышение уровня языковой культуры общества», опубликованном Центром поддержки гражданских инициатив в 2017 году, приведен опрос о ценностях казахстанцев. Один из вопросов там звучал так: «Согласны ли Вы, что именно такие ценности как, гражданское равенство, трудолюбие, честность, культ учености и образования, светская страна объединят наше общество?».

Бейсембаев отвечает, что в этом случае «непонятно, как отвечать» — ведь респондент может быть согласен с одними категориями, но не согласен с другими. Вопрос объединяет сразу несколько вопросов. 

По-хорошему, нужно спрашивать про каждую категорию по отдельности, — обращает внимание социолог.

Пример из российского контекста:

В России подобная практика давно используется на более масштабном уровне. Один из последних примеров — опрос о признании независимости ДНР и ЛНР, проведенный ВЦИОМом. Россиянам задавали такой вопрос: «Скажите, пожалуйста, решение Президента о признании Россией независимости Донецкой и Луганской народных республик Вы поддерживаете или не поддерживаете?».  

Как отмечает доцент Московской высшей школы социальных и экономических наук Алексей Титков, «в этом вопросе на первый план вынесены “президент, президентское решение и его поддержка”, а главная тема — признание независимости самопровозглашенных ДНР и ЛНР — идет “вторым прицепным вагончиком”». Получается, что утвердительно ответившие 73% могли сделать это, исходя из авторитета Путина, а не из личного мнения о необходимости такого решения. 

Используют ли опросы в политических целях? 

Опросы общественного мнения — по крайней в их массовом восприятии — призваны обнаружить реальное положение дел и провести независимое исследование состояния общества. Поэтому когда люди говорят о фальсификациях, они указывают на то, что в результатах заинтересованы некие политические силы. Чаще всего речь идет о государстве.

Существует много исследований о том, как публикация результатов опросов влияет на поведение избирателей. Как правило, у людей снижается мотивация голосовать в условиях, когда они считают, что их голос не изменит ситуацию, — писал в статье «Медузы» социолог Григорий Юдин.

К примеру, если соцопрос показывает, что за кандидата от власти готовы проголосовать 76% жителей («абсолютное большинство»), то потенциальный электорат оппозиции будет демотивирован и не придет на выборы.

Менее прямой способ оказать влияние на общество с помощью соцопросов относится к государствам с отсутствующей или минимальной политической конкуренцией. На первый взгляд, авторитарным режимам — таким как Казахстан, Россия или Узбекистан — нет необходимости проводить опросы. Однако на практике они их проводят. 

По мнению Юдина, такие режимы стоит называть «плебисцитарными демократиями». Под плебисцитом в данном случае понимается опрос граждан об их поддержке (или неподдержке) того или иного решения государства. Легитимность государства производится именно этими опросами: если 90% населения поддерживает президента, значит он все делает правильно. Демонстрации видимости народной поддержки с помощью опросов или фиктивных выборов — и есть суть «плебисцитарных демократий».

Плебисцитарная демократия — это система, в которой есть вождь, который производит цифры, которые позволяют ему утверждать, что он опирается прямо на народ. Ну, слово «демократия» здесь надо взять кавычки. Кому он это утверждает? Он это утверждает, с одной стороны, собственным элитам, которым он говорит: «Только попробуйте против меня что-нибудь сделать — за мной стоит народ, он вас поколотит». Он это утверждает своей бюрократии, которая, собственно, дальше производит все эти цифры путем насилия на этих самых плебисцитных голосованиях. И он это утверждает, самое интересное, самим массам, потому что массы в деполитизированном обществе друг с другом не общаются. Люди узнают о том, что они думают, из данных голосований. И опросы являются просто важной частью этой плебисцитарной машины, — говорил социолог в интервью The Insider. 

Пример из казахстанского контекста:

В марте 2022 года Служба центральных коммуникаций (СЦК) при президенте РК провела опрос «с целью анализа общественных настроений казахстанцев». Исходя из его результатов, утверждается, что «более 70% опрошенных положительно относятся к деятельности Президента К.К. Токаева».

При этом более половины респондентов (51%) связывают свои надежды на улучшение жизни в Казахстане непосредственно с президентом. На правительство возлагают надежды 20,5% опрошенных, на местные исполнительные органы и того меньше — 15%, а парламенту доверяют 14,1%. 

На прошедших в ноябре 2022 года выборах Токаев, по данным ЦИК, набрал 81,3%. Похожие результаты демонстрировали и провластные экзит-поллы. Согласно опросу «Аманата», за Токаева проголосовало 85,52% избирателей, по данным Астана ОФ ИКСИ «СОЦИС-А» — 82,2%, а по данным международного института «Открытое общество» — 82,45%. 

При этом независимые центры не смогли провести собственные экзит-поллы, так как законодательство устаналивает множество барьеров, удовлетвроить которые фактически могут только государственные компании.

Такие показатели — явное свидетельство работы плебисцитарного механизма. В условиях отсутствия конкуренции на выборах, соцопрос создает видимость правдоподобия результатов. Эту логику можно выразить так: «больше 70 процентов казахстанцев одобряют деятельность Токаева, значит, даже если бы на выборах были реальные альтернативные кандидаты, он бы все равно получил большинство голосов».

Кроме того, данные о том, что «более половины респондентов (51%) связывают свои надежды на улучшение жизни в Казахстане непосредственно с президентом» недвусмысленно дают понять, кто в стране действительно главный — согласно результатам опроса наибольшей народной поддержкой пользуется именно Токаев, а не какие-то другие государственные органы. Так производится легитимность президента и утверждается его уникальная роль. 

Если много людей отказывается участвовать в опросе, это отразится на результате? 

В последнее время по всему миру наблюдается значительное увеличение числа отказов от участия в опросах. «Показатель ответов», так называемый response rate, отражает долю тех, кто соглашается в итоге участвовать в опросах. В США response rate в телефонных опросах упал с примерно 40% в 90-е годы до 6% сегодня.

«Неответы» являются проблемой только тогда, когда оказывается, что люди, отказавшиеся от участия в опросе, сделали это неслучайно. Такой отказ — прямое нарушение принципа случайности выборки.

Например, если за «неправильный» ответ человека могут посадить, он вполне вероятно откажется от участия в опросе.

В автократиях люди могут стремиться скрывать свое мнение и давать социально одобряемые ответы, опасаясь столкнуться с репрессиями или отклониться от консенсуса. Они также могут отказаться отвечать на вопросы социологов, потому что испытывают страх или воспринимают опросы как инструмент правительства. В результате, в выборках социологических опросов доля людей, одобряющих государственную политику, может быть выше, чем в действительности, — отмечает социолог Максим Алюков в своей статье на openDemocracy. 

Общемировой тренд на снижение response rate Григорий Юдин связывает с разочарованием людей в институтах политической репрезентации и сравнивает неучастие в опросах со снижением явки на выборах.

Средний уровень явки на выборах в странах Европы и Америки неуклонно падает, доверие политикам постоянно снижается, и люди вообще все менее склонны надеяться на политическое представительство в существующих системах. Неудивительно, что кризис репрезентации затронул и опросы, основанные на идее репрезентативности, — пишет Юдин в своей книге «Общественное мнение, или власть цифр».

В стандартной ситуации в опросах и в выборах участвуют наиболее политизированные и наиболее осведомленные граждане. Поэтому опросы, несмотря на низкий response rate, вполне адекватно предсказывают результаты выборов — и там, и там участвуют примерно те же люди. Однако случаются ситуации, когда синхронизация между опросами и выборами нарушается.

Пример из американской политики:

Нежелание людей участвовать в выборах и опросах связано не столько с тем, что они «не интересуются» политикой, сколько с разочарованностью в возможности влиять на свою жизнь через институты политического представительства. Фраза «выборы ни на что не влияют» стала актуальной не только в Казахстане, но и во многих других странах мира, включая США и Европу.

Тем не менее, прежде аполитичные люди могут в определенный момент резко политизироваться и изменить устоявшийся консенсус. Так произошло в США на выборах президента в 2016 году.

В финальном этапе выборной гонки участвовали два кандидата: экс-госсекретарь Хиллари Клинтон и миллиардер Дональд Трамп. Несмотря на то, что все опросы предсказывали победу Клинтон, результаты выборов оказались противоположными: с небольшим перевесом победил Трамп.

Ключевой элемент его риторики — противопоставление себя «элитам», которые управляют страной десятилетия, и обращение к «народу», которого эти элиты не слушают и не представляют его интересы. Трамп в глазах людей, отчужденных от политики, выглядел как антисистемный кандидат, говорящий неудобную правду.

Неспособность поллстеров предсказать результаты выборов Григорий Юдин связывает с тремя факторам. Те, кто не доверяют опросам и отказались принимать в них участие, пришли на выборы выразить протест, проголосовав за Трампа. Те, кто принимали участие в опросе и планировали голосовать за Клинтон, в итоге не пришли на выборы, потому что считали, что она победит и без их голоса. Наконец, те, кто участвовал в опросе, но дал «социально одобряемый» ответ (голос за Клинтон), пришел на выборы и в качестве протеста проголосовал за Трампа.

Таким образом, опрос не учел реальный электорат Дональда Трампа. 

Люди, по тем или иным причинам исключенные из политики, редко участвуют в опросах или дают социально одобряемые ответы. Это существенно искажает результаты опросов, которые претендуют на представление мнений «всего общества».

Имеет ли смысл опрашивать людей, которые «вне политики»?

Как уже говорилось выше, многие люди — чаще всего не включенные в политическую повестку — легко поддаются манипуляциям с формулировками вопросов, склонны давать социально одобряемые ответы или вообще отказываться от участия в опросах. В этом один из пробелов всей идеи опросов общественного мнения — по многим вопросам люди просто не обладают готовым мнением. 

Среди тех, кто отвечает на вопросы поллстеров, всегда есть очень разные люди. При этом тех, кто уже занял по тому или иному вопросу определенную позицию — меньшинство. Большая часть опрошенных — это люди, которые имеют какое-то мнение, но не всегда могут вписать его в жесткую структуру опроса; имеют какое-то смутное чувство, но не могут даже сформулировать его, пока их не спросят прямо; вообще не знают, что происходит, но чувствуют потребность придумать какой-то ответ только потому, что их спрашивают. Все колебания в мнениях затем сводятся к одной или нескольким цифрам, которые, как утверждается, отражают мнение страны, — считает Максим Алюков.

Пример из недавних событий:

Проблему отсутствия у людей мнения, как и проблему «неответов», активно обсуждают в контексте поддержки россиянами военной агрессии против Украины. Как было показано в примере про фальсификацию опросов, несмотря на разницу в итоговых результатах, все поллстеры показывают, что большинство населения поддерживает войну.

Главный аргумент против такого вывода — отсутствие у граждан России самостоятельного мнения по поводу войны. Сторонники такой позиции считают, что причиной тому является тотальная деполитизация общества — то есть позиция людей, что они не в силах влиять на собственные условия жизни через решение общественных проблем и участие в политике. Это не только «неверие в возможность перемен», но и неверие в возможность быть действующим лицом перемен. 

Россия — это предельно деполитизированная страна. Люди пытаются не иметь с политикой ничего общего. Люди пытаются отдавать это всё на аутсорс. Люди пытаются исходить из того, что «им там виднее», «я человек маленький», «мы всего не знаем» и так далее, — говорил Юдин в интервью The Insider

Политика в этом случае воспринимается как что-то очень далекое от реальности. А связь с политикой поддерживается через «телевизор», то есть источники информации, одобренные государством.

Задавать респондентам вопрос так, как если бы оппозиция его задавала себе — не вполне корректно. Именно поэтому ряд поллстеров, включая RussianField, стараются задавать людям вопросы, которые имеют к ним более прямое отношение. Они спрашивают про связь войны с уровнем жизни, мобилизацию родственников и знакомых, эмоциональное состояние. Такой подход позволяет понять, недовольно ли население вызванным войной положением в стране. 

Можно ли вообще говорить о существовании «общественного мнения»? 

Фундаментальную критику опросов общественного мнения сформулировал социолог и философ Пьер Бурдье в статье 1973 года «Общественного мнения не существует». 

Бурдье считает ключевой проблемой соцопросов саму их идею, то, какой взгляд на общество они предлагают. Социолог считает, что общественное мнение невозможно определить за счет суммирования мнений отдельных индивидов. Такой подход затушевывает различия, существующие в обществе между различными группами и классами, объединяя всех в одну категорию «население государства N».

Согласно Бурдье, общественное мнение не «измеряется», а наоборот, формируется опросами. Сама повестка, по которой проводятся опросы, определяется правящим классом. Так создается рамка для обсуждения проблем в обществе: что стоит обсуждать и как это можно обсуждать; что считается важным, а что второстепенным.

Таков фундаментальный эффект опросов общественного мнения: утвердить мысль о существовании единодушного общественного мнения, т. е. легитимировать определенную политику и закрепить отношения сил, на которых она основана или которые делают ее возможной, — пишет социолог. 

Пример из современного контекста: 

Опросная индустрия находится в кризисе не только в авторитарных странах, вроде Казахстана или России, но и в западных либеральных демократиях. Тем не менее, последние имеют преимущество — там существует множество поллстеров, задающих альтернативные друг другу повестки. 

Сегодня ключевое различие между опросами в России и в странах Западной Европы и Северной Америки, где зародилась и развивалась традиция опросов, состоит вовсе не в том, что в одном случае они проводятся «честно», а в другом — нет. Главная разница заключена в числе опросных организаций и, что еще более важно, в разнообразии политических языков опроса, — пишет Юдин в своей книге «Общественное мнение, или Власть цифр».

Такой же вердикт, очевидно, актуален и для Казахстана — как было описано выше, к проведению экзитполов на президентских выборах были допущены только три опросные компании, все связанные с государством.

Многообразие поллстеров, по-разному говорящих о проблемах общества, гораздо лучше отражает плюрализм мнений, позиций и политических сил, реально существующих в обществе, чем несколько прогосударственных или идеологически неразличимых компаний. Такой подход — один из возможных способов решения проблемы, поставленной Пьером Бурдье. 

Таким образом, по Бурдье, идея «общественного мнения», с одной стороны, скрывает противоречия, существующие в обществе между различными группами, с другой — скрывает тот факт, что сами опросы формируются конкретной группой — правящим классом — и задают определенную политическую повестку. 

Как правильно ориентироваться в соцопросах?

В уже упомянутой книге «Общественное мнение, или власть цифр» Григорий Юдин сформулировал несколько правил, которые, по его мнению, помогут вычленить важную информацию из результатов опросов и проверить их достоверность. 

На что стоит обращать внимание:

1. 1. Сколько людей согласилось принять участие в опросе (response rate). Этот фактор также важен, как и явка на выборах. Низкая явка, очевидно, плохо репрезентирует реальные политические предпочтения общества. Ситуация с опросами схожая — если из общего числа обращений только 10% согласились принять участие, значит результаты опроса дадут искажение. К сожалению, далеко не все поллстеры, даже независимые, публикуют response rate.
   2. Насколько полная информация о технологии и результатах опросов выкладывается в открытый доступ, включая «сырые данные» и конкретные формулировки.
   3. Говорим ли мы в жизни о проблемах, поставленных опросами в тех же терминах — или сами формулировки уже отражают определенный взгляд на происходящее, причем далекий нашего обсуждения проблемы между собой.
   4. Как отличаются мнения разных групп: возрастных, с разным уровнем дохода и образования, жителей регионов и столицы и так далее.
   5. Насколько разнообразны формулировки и повестки поллстеров. Одинаковые вопросы не могут репрезентировать плюрализм мнений, существующий в любом обществе.
   6. Как изменяются результаты со временем или в зависимости от новых обстоятельств. Различия в ответах на один и тот же вопрос в разные периоды времени могут говорить о важных изменениях в обществе.

В Казахстане существует несколько опросных компаний, которые проводят исследования на хорошем уровне. По просьбе Masa Media социолог и сотрудник центра политико-прикладных исследований PaperLab Серик Бейсембаев поделился своими рекомендациями:

• • Центральноазиатский Барометр — по мнению эксперта, это «одна из самых лучших опросных компаний в ЦА». Вместе с результатами поллстер выкладывает в открытый доступ методологию и сами вопросы. Находится в Бишкеке.
  • Стратегия — казахстанский центр социальных и политических исследований. Основан в 2001 году. 
  • BRIF — компания, которая проводит социальные и маркетинговые исследования в Казахстане и Центральной Азии. 
  • Demoscope — проект центра международной журналистики MediaNet. За последние годы не раз попадал в поле зрения казахстанцев, опрашивал их об отношении к Кантару и войне в Украине.