По данным международных правозащитных организаций, на протяжении последних десяти лет Китай преследует тюркоязычное население Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР). Более одного миллиона уйгуров, казахов, кыргызов и представителей других национальностей были задержаны без суда и следствия. Власти вызывают граждан на допросы, их передвижение строго контролируется. Бывает, надзиратели заселяются в дома подозреваемых и круглосуточно за ними наблюдают. Женщин заставляют делать аборты.

Изначально китайские власти заверяли, что никаких лагерей «перевоспитания» в стране нет, однако позже признали и их существование, и снижение уровня рождаемости в регионе. По сообщениям Пекина, «в лагерях нет заключенных, там реабилитируют людей, „подверженных экстремизму“», а низкая рождаемость связана с «борьбой с религиозно мотивированным экстремизмом и развитием экономики».

Мы поговорили с двумя этническими казашками, которые прошли через принудительные аборты, жили в постоянном страхе, и которым все же удалось уехать из Синьцзяна.

«Ребенка расчленили на моих глазах»

Меня зовут Гульнар Омирузак, мне 42 года. Я жила в селе Сегизсумын Шапшальского района Или-Казахского автономного округа (округ, входящий в состав СУАР). Сейчас живу в Казахстане. Воспитываю троих детей.

Впервые приехала в Казахстан в 2015 году, ездила к родственникам. Когда вернулась в родное село, домой пришли полицейские. Они забрали документы — мои, мужа и детей. Причину никто не объяснил. Тем не менее, какое-то время мы на это не обращали внимания и занимались своими делами.

Когда я была беременна четвертым ребенком, старалась не выходить на улицу, и скрывать это. Но на ежегодном медосмотре врачи все-таки узнали, что я в положении.

В 1979 году Китай начал политику «одна семья — один ребенок». Китайцы с двумя и более детьми платили штраф. В 2015 году запрет был снят.

Однако в последние годы из-за усилившегося давления на население Синьцзяна рождаемость в регионе оказалась под контролем. Женщин ежегодно приглашали на медицинские осмотры. Если узнавали о беременности, люди из городской администрации приказывали делать аборт либо выписывали штраф. В результате рождаемость в Синьцзяне резко снизилась.

Ко мне подошли сотрудница роддома и глава села. Сказали, что надо прервать беременность в течение трех дней. «Если не сделаешь аборт, мы убьем тебя, вонзив иглы в мозг», — говорили они. Я была в ступоре, плакала, жалея своего ребенка, срок был четыре месяца. Но мы видели, что происходит вокруг, и боялись протестовать.

"Если не сделаешь аборт, мы убьем тебя, вонзив иглы в мозг", — говорили они. Я была в ступоре, плакала, жалея своего ребенка, срок был четыре месяца. Но мы видели, что происходит вокруг, и боялись протестовать.

На следующий день меня отвезли в районную больницу и дали выпить пять-шесть каких-то таблеток, чтобы произошел выкидыш. Но так как ребенок уже был большим, этого не случилось. Мне было тяжело. Тогда отвезли в другую больницу, и сделали операцию: ребенка расчленили на моих глазах.

В конце операции мне в матку вставили контрацептивную спираль. Мое здоровье ухудшилось, я впала в сильную депрессию. После очередного осмотра врачи сказали, что у меня появилась опухоль в матке. Вылечить ее не удалось — денег не хватило.

До этого, в январе 2017 года, когда я родила третьего ребенка, пришлось заплатить штраф — 18 400 юаней (тогда 883 200 тенге). Мы взяли деньги в долг и решили этот вопрос.

После случившегося, мы с семьей решили переехать в Казахстан. На границе два китайских таможенника без всякой причины скрутили мужу руки, посадили его в одну машину, нас с детьми — в другую и отвезли в китайскую полицию. Дочь, мужа и меня рассадили по отдельности и допрашивали.

У нас с мужем спрашивали: «Почему вы поехали в Казахстан?», «Чем вы занимались?», «Вы знаете, что Казахстан — сомнительная страна?». Дочку спрашивали: «Почему ты не уговорила своих родителей не ехать в Казахстан?».

Меня с детьми отправили домой, а мужа оставили в отделении. Как только мы вышли, поймали такси до Кульджи и поехали к родственникам. На следующий день узнали, что Бахыталы (мужа) увезли в лагерь.

В Кульдже мы с детьми прожили около трех-четырех месяцев. Тогда вышел приказ о том, что необходимо жить по месту прописки. Глава села обратился в акимат Кульджи, сказав, что я подозрительная гражданка, уведомил, что нужно найти дом и переехать в Сегизсум, где я была прописана, в течение трех дней.

Мы вернулись в Сегизсум. Контроль усилился. В доме установили камеру видеонаблюдения. Каждый день два человека (китаец и казах) ночевали у нас и наблюдали, с кем мы общаемся. Так и прожили два года.

В сельской администрации проводились занятия по восемь часов в день. С 20:00 до 22:00 ходили на закрытые собрания. Днем изучали политику Китая и восхваляли Коммунистическую партию, а вечером учили детей китайскому языку, их религии. Камеры были везде, поэтому мы не могли свободно передвигаться. Меня заставляли писать письма с признаниями, что я ввела мужа в заблуждение, клеветать на Казахстан и восхвалять правительство Китая. Временами мы навещали мужа и справлялись о его положении в лагере.

Меня заставляли писать письма с признаниями, что я ввела мужа в заблуждение, клеветать на Казахстан и восхвалять правительство Китая. 

Через год Бахыталы покинул лагерь, он был в критическом состоянии. Его избивали и сажали на «тигровый стул».

По словам бывших заключенных лагерей «перевоспитания», тех, кто не подчинялся надзирателям, наказывали на «тигровом стуле». Заключенному связывали руки и ноги, над головой устанавливали лампу. В таком положении люди проводили порядка 78 часов. В это время не разрешается есть, спать, ходить в туалет.

После его возвращения мы вместе еще девять месяцев ходили на эти занятия по изучению китайского и китайской политики. За это время муж не раз обращался в городскую администрацию, чтобы получить обратно наши документы.

После Бахытали переехал в Казахстан, будучи в тяжелом состоянии. Под предлогом того, что надо забрать мужа, я получила разрешение на выезд на 15 дней. Когда я сдавала свои документы, мне сказали: «Когда будете в Казахстане, не говорите о здешней ситуации, не то мы вас найдем, где бы вы ни были». Я сразу открыла визу и приехала с детьми в Казахстан в ноябре 2019 года. С тех пор мы не возвращались в Китай.

Сейчас живем в Алматинской области. Сначала мы никуда не выходили и ни с кем не общались. Только сейчас мы, не скрывая своих имен, рассказываем о беззаконии в Китае. Мой муж долго лечился. Меня все еще беспокоит опухоль матки, но у нас нет денег на лечение. Все наши родственники в Китае. Мы не связываемся с ними, чтобы не навредить.

«То, что произошло со мной, похоже на кошмар»

Меня зовут Сезим (имя изменено по просьбе героини). Недавно мне исполнилось 40 лет. Я мать, которая пострадала от китайской политики, и потеряла не родившегося ребенка.

Впервые приехала в Казахстан в 2017 году. Мой муж Серик — гражданин РК с 2009 года. После моего второго визита в Казахстан, китайские полицейские сказали приходить в отделение и отмечаться каждые три месяца. Если не приду, грозили связаться со мной через моего брата. Пришлось согласиться.

В Казахстане я успела устроить двоих детей в школу. После отправилась в Китай, взяв их с собой, для очередной регистрации. Полицейский, сказав, что в моем телефоне есть иностранное приложение — WhatsApp, забрал его на проверку, а потом конфисковал документы.

Несколько раз ходила к охранникам и просила вернуть бумаги, но безуспешно. Приказали отдать детей в местную школу, и забрали их документы тоже.

Позже я узнала, что беременна, решила вернуться в Казахстан. Но мои документы полицейские не вернули.

Однажды посреди ночи трое китайских полицейских, казахов по национальности, забрали меня, сказав: «Собирайтесь, мы отвезем вас в больницу».

Это было беспокойное время. Полицейские в любой момент могли ворваться в ваш дом и увести куда угодно. Все соглашались с ними, опасаясь за жизнь.

Это было беспокойное время. Полицейские в любой момент могли ворваться в ваш дом и увести куда угодно. Все соглашались с ними, опасаясь за жизнь.

Когда врачи узнали, что я беременна, приказали делать аборт. Я, конечно, возражала, аргументируя это тем, что отец ребенка — гражданин Казахстана, и я все равно здесь рожать не буду.

Однажды посреди ночи приехал глава села, отвез меня в администрацию. Там я увидела своего брата, Айдара. Он подписал документ, в котором говорилось, что «если сестра не будет выполнять поручения руководства, то вся ответственность будет на нем».

Я сделала аборт, чтобы не пострадали мои родственники. Психологически была очень подавлена.

Неделю спустя потеряла сознание. Ни одна клиника здесь не лечит без удостоверения личности. Родственники сообщили о моем состоянии сельскому главе. Меня отвезли в больницу.

Похоже, мой брат оплатил лечение. Когда я вернулась домой четыре-пять дней спустя, позвонил глава села. Сообщил, что у меня туберкулез, а если я ему не верю, он может отвезти в другое место, чтобы подтвердить диагноз. Конечно, я не поверила.

На следующий день меня тщательно обследовали и сделали рентген. Врачи сказали, что у меня не туберкулез, а простая пневмония. Глава села этому не поверил, и мы пошли в другую больницу. Врач-казах сказал, что это не повод для беспокойства. Глава села был недоволен.

Позвонил заведующий сельской больницы и сказал, что мне нужно пройти там лечение. Кстати, тогда я узнала, что брата забрали в лагерь.

Врачи выдали какое-то красное лекарство, якобы от туберкулеза. Я заявила, что не буду оставаться в больнице, что у меня нет туберкулеза, и пошла домой. Тогда на мою сестру Айдану, работающую медсестрой, оказали давление. Ей было поручено следить за приемом лекарств. Айдана позвонила мне в слезах и попросила приехать в поликлинику.

Пошла, чтобы не навредить Айдане. Все врачи были из моей деревни. Они говорили: «Лекарство сильное, не принимайте его», дали мне бумажку, сказав: «Тебе достаточно только заполнить это». Я была счастлива и поблагодарила их. Все лекарства смывала в унитаз.

Однажды в больницу пришел глава села и сказал мне не ехать в Казахстан. Угрожал, что если буду сопротивляться, то окажусь в лагере. Главврач, испугавшись его, оставил меня в больнице. Полицейские могли в любое время приехать и проверить, действительно ли я там нахожусь.

После выписки, власти направили четырех казахов и китайца, чтобы наблюдать за мной. Они по очереди приходили домой. Родственники перестали навещать нас. Чтобы поехать к ним, мне нужно было получить разрешение: иначе было запрещено покидать район.

В итоге отвезли меня в лагерь «перевоспитания», где находился мой брат. Сказали не волноваться, что я буду общаться в видеочате с высшим руководством, и что это мой последний шанс выехать за границу.

В итоге отвезли меня в лагерь «перевоспитания», где находился мой брат. Сказали не волноваться, что я буду общаться в видеочате с высшим руководством, и что это мой последний шанс выехать за границу.

В лагере меня обыскали, забрали все металлические предметы и отвели в какую-то комнату. Также туда привели парня, чья жена была гражданкой Казахстана, и женщину, муж которой уехал в Казахстан. Оба они были узниками лагеря.

Одного за другим нас проводили в еще одну комнату, внутреннюю. Там стоял телевизор и микрофон. Мужчина говорил по-китайски, рядом сидел переводчик. «Как вас зовут? Сколько раз вы были в Казахстане? Что вам от нас нужно?», — спрашивал он. Я ответила на все вопросы и сказала, что мне надо возвращаться домой к детям. Внутри оглядывалась, надеясь увидеть своего брата. Но не смогла найти его.

Лагерь представляет собой трехэтажное огороженное здание. Заключенные одеты в одинаковую бело-синюю спортивную одежду. Я видела только тех, кто был снаружи. Все ходили по одной линии, рядом с ними шли вооруженные надзиратели.

Лагерь представляет собой трехэтажное огороженное здание. Заключенные одеты в одинаковую бело-синюю спортивную одежду. Я видела только тех, кто был снаружи. Все ходили по одной линии, рядом с ними шли вооруженные надзиратели.

Через месяц полицейские отвезли меня с детьми на границу. Там я встретила парня, которого видела в лагере. Полицейские дали подписать документ, в котором говорилось, что я сделала аборт добровольно, что в Синьцзяне все спокойно, и что там нет лагеря. Так мы перешли границу.

В Казахстане я и вправду заболела туберкулезом. Лечилась полгода и выздоровела. Позже получила гражданство РК. Отсутствие работы вызвало финансовые затруднения. Сейчас дети ходят в школу, у них хорошая успеваемость. Все мои родственники в Китае, но я редко с ними общаюсь. Они тоже боятся. Что делать-то? Жизнь продолжается. Но то, что произошло со мной, похоже на кошмар.

Иллюстрации: Арина Леонтьева