В Казахстане 58 мужских колоний и в 10 раз меньше женских. Из шести исправительных учреждений для женщин только одна максимального (строгого) режима — ИЧ-167/4 в Шымкенте, туда попадают неоднократно судимые женщины.

Наталья Нейфельд — бывшая заключенная этой колонии. Недавно, 24 июня, ее выпустили, потому что обнаружили рак.

Мы поговорили с Натальей о быте, коррупции и лечении в женской колонии строгого режима.

Благодарим общественный фонд «Реванш» за помощь в подготовке материала

От редакции: На момент выхода публикации героиня уже получила документы и проходит лечение.

«За блок сигарет можно приобрести что угодно»

В колонии камерная система, восемь или шесть человек находятся в одной камере. Камеры очень маленькие. Стоят двухъярусные кровати.

Тюрьма старая, ей чуть ли не сто лет, на стенах грибок. Самая твердая валюта — сигареты, за блок сигарет можно приобрести что угодно.

Колония сама готовит еду, туда завозят продукты. Овощей нет. Только одни макароны и какая-то крупа, каши и все. Я думала вроде Шымкент, фрукты, овощи должны быть дешевые, но нет. 

Питание почти никакое, очень слабое. Наверное, на нелегальные передачи из-за этого закрывают глаза. 

О передачах в колонии

Можно получать только определенное количество посылок. Но получают кто каждый день, кто каждую неделю. Все на самотек идет, законности никакой. Никто правила не соблюдает, никаких проверок не проводятся. 

Условия в колонии строгого режима

Когда человек посылку получает, если ему три блока сигарет положили, то один блок остается у них (у сотрудников колонии — прим. ред). 

Сигарета обладает повсеместным спросом. Допустим, пришел сотрудник, и не взял с собой сигареты, или не на что ему купить. Он по рупору вызывает осужденных, которые побогаче, и просит сигарету. Сотрудники питаются за счет заключенных, когда передачи приходят, внаглую могут бутылку колы взять или конфеты. 

О работе в колонии

Работы практически нет. Баня, прачечная, парикмахерская и фабрика. В столовой один повар на смене и тот, кто овощи чистит или мясо рубит. 

На фабрике шьют. Директор фабрики — тоже бывшая осужденная. Фабрика небольшая, немного машинок, заказов практически нет, простаивает. 

В магазине цены заоблачные. Например, сигареты если в обычном магазине стоят 500 тенге, то в колонии на 150 тенге дороже. 

Можно тратить только определенное количество денег, но даже это не получается — заработок очень маленький. 

Я числилась в санчасти как техперсонал. Заработанные 12 тысяч отдавала на погашение иска по своему делу. На эти деньги я ни разу ничего себе не купила, даже коробки спичек. 

Я, насколько смогла работать в колонии, выплачивала иск потерпевшему, но он не получил ни копейки. Куда уходили эти деньги — непонятно. Пусть я и не весь иск выплатила, но если за четыре месяца по 12 тысяч — это уже почти 50 тысяч тенге. И он это должен был получить, но не получил.

О коррупции

Был случай буквально перед моим освобождением, оперативный работник где-то попался на взятке. Вымогают деньги у осужденных, потому что сейчас сидят в основном за мошенничество — деньги у них есть. 

Жаловаться на органы бесполезно в Шымкенте. Даже если будешь обращаться, никто не приедет. Там все куплено. Например, они разрешают то, что не положено иметь, всякие нелегальные передачи идут. И никто ничего не докажет. 

В колонии ничего не меняется, кроме начальства. Они обогатятся и уходят. За мое пребывание в Шымкенте начальство три раза менялось.

О санитарной части

Попасть в санчасть очень сложно. Только за деньги. Ну или если родственники надавили, только тогда могут принять, если пригрозят жалобой в Минздрав. 

В колонии никто никогда не спросит как здоровье, если я сама из-за боли не обращусь. Попрошу обезболивающее, а его неоткуда брать. Девчата у своих родных заказывали для меня, но это же не дело. 

Там работает только один человек, который имеет высшее медицинское образование. Работники в санчасти: медсестра, инфекционист по ВИЧ-инфицированным, два санитара и начальник. А терапевт, сколько я ее знаю с 2012 года, она столько и в декрете. 

Отсутствие лекарств в колонии

Если таблетки приходят в передаче, их сразу отдают врачу. Нужно успеть к нему, когда только отдали передачку, тогда можешь забрать лекарства. 

Был случай, одна девушка заказала себе Цефазолин, чтобы полечиться. И она говорит: «Стою, смотрю, а в санчасти колют моими лекарствами. А мне моя мама-пенсионерка прислала, чтобы я лечилась. И как теперь мне быть?»

Люди там годами сидят, у них уже все болит – ни питания, никаких условий, ничего. Там холодно. Казалось бы, Шымкент, но зимой очень холодно. Отопление слабое. Разрешили обогреватели, но проводка электропитания все равно не держит.

Вот сидел, сидел человек, и раз, — в туберкулезную больницу. Там ведь бетон, везде сырость, обогрева никакого. 

Люди, которые сидят давно, говорят, лучше бы был режим, чем как сейчас — умираем потихоньку из года в год. Режим — это когда ходишь по форме. Соблюдается субординация со стороны администрации и со стороны осужденных. 

Осужденные считают, что ходить без режима неплохо. Но когда нет режима, нет закона. И люди кусают локти, когда дело касается тех же судов, освобождения или условий содержания осужденных. 

О том, как у Натальи обнаружили рак

Санчасть не сразу обратила на меня внимание. Я начала обращаться к ним в феврале 2021 года. Тогда у меня болезнь усугубилась, я ужасно себя чувствовала.

Только через месяц после моего обращения начали возить по больницам. Сперва поставили неправильный диагноз. Сказали, что все нормально, операцию делать не надо. В общем, меня успокоили.

Через два дня у меня все опять началось. Я думала, ну, наверное, климакс. У меня уже по возрасту подходит. 

Становилось все хуже и хуже. Усугубилось до такой степени, что начала сознание терять. Тогда уже меня повезли к онкологу. Он провел биопсию и поставил правильный диагноз.

После этого привезли в больницу. Администрация колонии, все вокруг меня знали в чем дело, но не говорили, какое у меня заболевание. 

Заковали в наручники в самой больнице. Я не операбельна, мне нельзя операцию делать. Я испытываю боли, у меня «оттуда» кровотечение идет. Я говорю: «Ребят, а как так получилось, что у меня три человека конвоя в палате?». Они сняли свои бронежилеты, достали телефон и сами по себе сидят. А я лежу, значит, в наручниках. 

Ну ладно, пусть строгий режим, понятно. Но тут же не насморк какой-то, я же понимаю, где нахожусь. Даже своего диагноза не знаю, а тут меня привезли и вот так уложили. 

Привезли мобильную решетку. Они ее поставили, но наручники никто не убрал. Снимали на ночь, когда мне нужно было спать. 

— Наташа, если придет департаментская проверка, вы должны надеть наручники. 

— Для чего, если вы мне уже тут поставили решетку прямо в палате? 

Тем более я сама обращаюсь, хочу лечиться. Я знаю, что это рак третьей стадии, тяжелая форма. Название болезни — карцинома шейки матки и сопутствующий гидронефроз почек.

Пролежала неделю.

Конвой вел себя отвратительно. Ко мне в палату даже санитарки перестали заходить, потому что конвой — это огромные мужики. Невозможно было просто пройти. Кроме того, что тут решетка, да еще и антисанитария началась.

Тогда я уже не выдержала и сказала: давайте перейдем на амбулаторное лечение, пусть возят меня каждый день. 

Об освобождении из колонии

Пока я лежала в больнице, никто не хотел брать на себя ответственность, потому что онкология, я все-таки могу умереть. И чтобы не отвечать за это, они меня быстренько освободили, как раз к этому моменту у меня подошла по закону статья 73 УК РК «Замена неотбытой части наказания более мягким видом наказания». 

У меня вообще был срок два с половиной года, но я отбыла год и три месяца. 

Когда суд был, он проходил онлайн, судья у меня спрашивал: «А что вы сами хотите?». Мне все равно, какое примете решение, но я хочу на свободе умереть хотя бы, как человек.

Проблемы в службе пробации

По освобождению у меня нет жилья из-за моих похождений в места лишения свободы. В общем, все потеряно. Надо уже начать лечиться, да и инвалидность оформлять. Как трудиться с таким здоровьем, я не знаю.

У меня в Ауэзовском районе пробация (система контроля для реабилитации бывшего заключенного). В службе пробации сказали, что ждем документов и больше ничего не сказали. Документы идут, но неизвестно где они идут. Даже ни одной бумажки у меня не попросили. Записали мой телефон, данные и все. 

Некоторые по два, по три месяца ждут свои документы. Вот я сейчас без удостоверения, не могу ни лечиться, ни зарегистрироваться нигде. А мне хоть чем-то надо питаться. 

Где деньги брать? Ну ладно, девочки где-то в чем-то помогли. А вы же понимаете, мне лекарства нужны. День через день я скорую вызываю, чтобы они обезболивающие ставили, а у меня документов нет. 

Болезнь мне определили четвертого марта 2021. Первый курс химиотерапии я прошла в больнице, когда была еще в колонии. Четвертого июня должен был начаться второй курс, но из-за суда и прочих заморочек я его не получила. В принципе, курс прерывать нельзя, а я не могу его пройти потому, что я без документов.

По лечению после выхода мы ходили в поликлиники разные. В одной из них врач согласился посмотреть на меня, но ушел в отпуск. Потом в следующую сходили, там терапевт сказал, что пока не будет ключа ЭЦП, ничего не сможем сделать.

Мне хоть и 50 лет, но все еще жить охота.

Иллюстрации: Лейла Тапалова